как мало дано знать человеку о другом человеке. даже если он внимательно слушает. даже если ничего не забывает.
** четырехлетний когда рыбачишь девятилетний когда читаешь надцатилетний когда целуешь двадцатилетний когда берешь тридцатилетний когда плачешь сорокалетний когда ликуешь пятидесятидевятилетний когда засыпаешь четырехлетний когда уснешь
** Просила силы и мужества, жила, превышая скорость, и вдруг поняла, что слушаться в сто раз приятней, чем спорить.
** Мне-то что, что ты мудак? Я люблю тебя и так, нежно, верно и давно. Мне-то что, что ты говно, хрен моржовый, конь в пальто? Я люблю. Тебе-то что?
как мало дано знать человеку о другом человеке. даже если он внимательно слушает. даже если ничего не забывает.
И когда ты будешь плакать, что скоро двадцать, то есть четверть жизни вылетела в трубу, не умеешь ни общаться, ни одеваться, и не знаешь - а куда тебе вдруг деваться, только Богу плакаться на судьбу.
И когда тебя не возьмут ни в друзья, ни в жены, а оставят сувенирчиком на лотке, ускользнут, уйдут из жизни твоей лажовой - а тебя из печки вытащат обожженной и оставят остужаться на холодке.
И когда тебе скажут - хочется, так рискни же, докажи, что тоже тот еще человек, ты решишь, что вроде некуда падать ниже, и вдохнешь поглубже, выберешься из книжек - и тебя ударит мартом по голове.
как мало дано знать человеку о другом человеке. даже если он внимательно слушает. даже если ничего не забывает.
Говард КноллГовард Кнолл красавец, и это свойство его с младенчества отличает. Его только завистник не признает, только безнадежный не замечает. В Говарде всякий души не чает, Он любую денежку выручает И любую девушку приручает – И поэтому Говард всегда скучает.
Старший Кнолл адвокат, он сухой и желтый, что твой пергамент, Он обожает сына, и четверга нет, Чтоб они не сидели в пабе, где им сварганят По какой-нибудь замечательной блади мэри. Кнолл человечней сына – по крайней мере, Он утешает женщин, которых тот отвергает.
Вот какая-нибудь о встрече его попросит, И придет, и губа у нее дрожит, и вот-вот ее всю расквасит, А у старшего Кнолла и хрипотца, и проседь, Он глядит на нее, как сентиментальный бассет.
«Я понимаю, трудно с собой бороться, - И такая, в глазах его легкая виноватца, - Но стоит ли плакать из-за моего уродца? Милочка, полно, глупо так убиваться».
Нынче Говарда любит Бет (при живом-то муже). Бет звонит ему в дверь, затянув поясок потуже, Приезжает на час, хоть в съемочном макияже, Хоть на сутки между гастролей даже, Хлопает ртом, говорит ему «я же, я же», Только он не любит и эту тоже, От нее ему только хуже.
Говард говорит отцу: «Бет не стоила мне ни пенса. Ни одного усилия, даже танца. Почему я прошу только сигарету, они мне уже «останься»? Ослабляю галстук, они мне уже «разденься»? Пап, я вырасту в мизантропа и извращенца, Эти люди мне просто не оставляют шанса». Кнолл осознает, что его сынок не имеет сердца, Но уж больно циничен, чтоб из-за этого сокрушаться. Говорит: «Ну пусть Бет заедет на той неделе поутешаться».
Через неделю и семь неотвеченных вызовов на мобильном, Говард ночью вскакивает в обильном Ледяном поту, проступающем пятнами на пижаме. Ему снилось, что Бет находят за гаражами, Мертвую и вспухшую, чем-то, видимо, обкололась. Говард перезванивает, слышит грустный и сонный голос, Он внутри у нее похрустывает, как щербет. Говард выдыхает и произносит: «Бет, Я соскучился». Сердце ухает, как в колодце. Да их, кажется, все четыре по телу бьется. Повисает пауза. Бет тихонько в ответ смеется.
*** Стивен и ГрейсКогда Стивен уходит, Грейс хватает инерции продержаться двенадцать дней. Она даже смеется – мол, Стиви, это идиотизм, но тебе видней. А потом небеса начинают гнить и скукоживаться над ней. И становится все темней.
Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед: Безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет; Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед. Ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет. Кто готовит тебе обед?
Грейси продает его синтезатор – навряд ли этим его задев или отомстив. Начинает помногу пить, совершенно себя забросив и распустив. Все сидит на крыльце у двери, как бессловесный большой мастиф, Ждет, когда возвратится Стив.
Он и вправду приходит как-то – приносит выпечки и вина. Смотрит ласково, шутит, мол, ну кого это ты тут прячешь в шкафу, жена? Грейс кидается прибираться и мыть бокалы, вся напряженная, как струна. А потом начинает плакать – скажи, она у тебя красива? Она стройна? Почему вы вместе, а я одна?..
Через год Стивен умирает, в одну минуту, "увы, мы сделали, что смогли". Грейси приезжает его погладить по волосам, уронить на него случайную горсть земли. И тогда вообще прекращаются буквы, цифры, и наступают одни нули.
И однажды вся боль укладывается в Грейс, так, как спать укладывается кот. У большой, настоящей жизни, наверно, новый производитель, другой штрих-код. А ее состоит из тех, кто не возвращается ни назавтра, ни через год. И небес, работающих На вход.
*** Джеффри ТейтумДжеффри Тейтум садится в машину ночью, в баре виски предусмотрительно накатив. Чувство вины разрывает беднягу в клочья: эта девочка бьется в нем, как дрянной мотив. «Завести машину и запереться; поливальный шланг прикрутить к выхлопной трубе, Протащить в салон. Я не знаю другого средства, чтоб не думать о ней, о смерти и о тебе».
Джеффри нет, не слабохарактерная бабенка, чтоб найти себе горе и захлебнуться в нем. Просто у него есть жена, она ждет от него ребенка, целовал в живот их перед уходом сегодня днем. А теперь эта девочка – сработанная так тонко, что вот хоть гори оно все огнем. Его даже потряхивает легонько – так, что он тянется за ремнем.
«Бэйби-бэйб, что мне делать с тобой такой, скольких ты еще приводила в дом, скольких стоила горьких слез им. Просто чувствовать сладкий ужас и непокой, приезжать к себе, забываться сном, лихорадочным и белесым, Просто думать ты – первой, я – следующей строкой, просто об одном, льнуть асфальтом мокрым к твоим колесам, Испариться, течь за тобой рекой, золотистым прозрачным дном, перекатом, плесом, Задевать тебя в баре случайной курткой или рукой, ты бы не подавала виду ведь. Видишь, у меня слова уже хлещут носом – Так, что приходится голову запрокидывать».
«Бэйби-бэйб, по чьему ты создана чертежу, где ученый взял столько красоты, где живет этот паразит? Объясни мне, ну почему я с ума схожу, если есть в мире свет – то ты, если праздник – то твой визит? Бэйби-бэйб, я сейчас приеду и все скажу, - я ей все скажу – и она мне не возразит».
Джеффри Тейтум паркуется во дворе, ищет в куртке свои ключи и отыскивает – не те; Он вернулся домой в глубокой уже ночи, он наощупь передвигается в темноте, Входит в спальню и видит тапки – понятно чьи; Джейни крепко спит, держит руку на животе. Джеффри Тейтум думает – получи, и бредет на кухню, и видит там свою порцию ужина на плите.
Джеффри думает: «Бэйб, дай пройти еще октябрю или ноябрю. Вон она родит – я с ней непременно поговорю. Я тебе клянусь, что поговорю». Джеффри курит и курит в кухне, стоит и щурится на зарю.
*** Пайпер БоулЧто до Пайпер Боул – этот мальчик ее не старит. Пайпер мнится – она с ним все еще наверстает. Пайпер ждет, когда снег растает, Слушает, как внутри у нее гудение нарастает, Пайпер замужем, но когда-нибудь перестанет – И поэтому копит на черный день: день, когда ее все оставят.
Что до мальчика Пайпер – то он мечтает о миллионах, Ходит в баснословных своих очочках-хамелеонах, От ладоней его холеных, Очей зеленых, Пайпер отваживает влюбленных и опаленных, Называет мальчика «олененок», Все никак на свою отраду не наглядится, Все никак ему колыбельных не напоется, Он прохладный и ускользающий, как водица, Между пальцев течет, а в руки все не дается; Мать шипит ей: «Да он тебе в сыновья годится». В Пайпер это почти проклятием отдается.
Что до Ричарда Боула, то он как загнанная лошадка. Он измучен: дела у фирмы идут ни шатко И ни валко; а игры Пайпер его смешат как Все попытки позлее цапнуть его за пальчик. Этот мальчик, наверное, денег и славы и алчет. Ну а Пайпер со временем делается все жальче.
Что до Ким, ближайшей подруги Пайпер, то это икона стиля. Как могло быть не так, при ее-то вкусе, ее-то теле. Ким неловко, что мальчик Пайпер порой ночует в ее постели, Ким хихикает: «Как же мы это допустили?», Но не выгонять же его на улицу, в самом деле.
Дальняя спальня, за спальней ванная, душевая, На полу душевой сидит Пайпер полуживая И ревет, и грызет запястье, словно овчарка сторожевая. Ричард обнимает ее, целует в родную спину, А потом в макушку, увещевая: «Все уже позади, заканчивай эту травлю, Ну поверила, ну еще одному кретину. Детка, детка, я никогда тебя не оставлю. Я уже никогда тебя Не покину».
как мало дано знать человеку о другом человеке. даже если он внимательно слушает. даже если ничего не забывает.
** им казалось, что если все это кончится - то оставит на них какой-нибудь страшный след западут глазницы осипнет голос деформируется скелет им обоим в минуту станет по сорок лет если кто-то и выживает после такого - то он заика и инвалид но меняется только взгляд ни малейших иных примет даже хочется, чтоб болело но не болит
им казалось - презреннее всех, кто лжет потому что лгать - это методично тушить о близкого страх; наносить ожог он ей врет, потому что якобы бережёт а она возвращает ему должок у него блэк-джек, у нее какой-то другой мужик извини, дружок
как же умудрилась при нас остаться вся наша юность наша развеселая наглеца после всех, кого мы не пожалели ради дурного ли дельца красного ли словца после сотой любви, доеденной до конца где же наши черные зубы, детка грубые швы наши клейма на пол-лица
как мало дано знать человеку о другом человеке. даже если он внимательно слушает. даже если ничего не забывает.
Наступило такое перечеркивающее детство время, что либо умирай на своем, либо начинай ходить с доверенностью на право выступления в суде.
** Я всегда мысленно выбираю подходящих девушек для своих любимых. И я заметила. Они всегда похожи. Это школьницы с черными крашеными волосами, в одежде неформалок, маленькие и хрупкие. Всегда. Наверное потому, что мне самой нравятся такие.
** Иногда у наркоманов, пропитых панков и прочих, относимых нами в разряд асоциальных и конченых, такие красивые глаза.. хз, быть может они себе решили и приняли такую жизнь, и это мы с вами для них - не люди, грибы.
как мало дано знать человеку о другом человеке. даже если он внимательно слушает. даже если ничего не забывает.
«Двое начинают скучать, - сказала она однажды вечером, - не тогда, когда они долго находятся физически в одном месте. Они скучают, если далеки друг от друга ментально и духовно.» Ричард Бах, «Мост через вечность»
«Высшей формой отношений между людьми является дружба, а когда появляется любовь, дружбе приходит конец.» Ричард Бах, «Мост через вечность»
«Если вдохновенный невинный любящий витающий в облаках мечтатель верует во Вселенную радости, и света, и совершенного бытия - и если он ошибается и умирает, то заблуждается не он, а Вселенная.» Ричард Бах, «Иллюзии»
как мало дано знать человеку о другом человеке. даже если он внимательно слушает. даже если ничего не забывает.
мало ли кто глядит на тебя, как будто кругом стрельба, и считает секунды, и запоминает в оба: ямку в углу улыбки, морщинку в начале лба, татуировку, неброскую, словно проба мало ли кто прошит тобою насквозь, в ком ты ось, холодное острие мало ли кто пропорот любовью весь, чтобы не жилось, - через лёгкое, горло, нёбо, и два года не знает, как сняться теперь с неё
мало ли кто умеет метать и рвать, складывать в обоймы слова, да играть какие-то там спектакли но когда приходит, ложится в твою кровать, то становится жив едва, и тебя подмывает сбежать, не так ли дождь шумит, словно закипающий чайник, поднимаясь с пятого этажа на шестой этаж посиди с бессонным мало ли кем, когда силы его иссякли ему будет что вспомнить, когда ты его предашь
как мало дано знать человеку о другом человеке. даже если он внимательно слушает. даже если ничего не забывает.
Давай, как кругом рассеется сизый дым, Мы встретимся в центре где-нибудь, посидим. На мне от тебя не будет живого места, А ты, как всегда, окажешься невредим.
*** Жаль, в моих смс-архивах программы нету, Что стирала бы слой отмерший в режиме «авто». Я читаю «ну я же рядом с тобой» - а это Уже неправда.
Недействительные талоны; ущерб немыслим. Информация неверна; показанья лживы. Он писал мне «я тут умру без тебя», но мы с ним Остались живы.
*** Опять по кругу, все это было же, Пора, пора уже быть умней – Из этих мальчиков можно выложить Сад камней.
*** Звонит ближе к полвторому, подобен грому. Телефон нащупываешь сквозь дрему, И снова он тебе про Ерему, А ты ему про Фому.
Сидит где-то у друзей, в телевизор вперясь. Хлещет дешевый херес. Городит ересь. И все твои бесы рвутся наружу через Отверстия в трубке, строго по одному.
«Диски твои вчера на глаза попались. Пылищи, наверно, с палец. Там тот испанец И сборники. Кстати, помнишь, мы просыпались, И ты мне все время пела старинный блюз?
Такой – уа-па-па… Ну да, у меня нет слуха». Вода, если плакать лежа, щекочет ухо. И падает вниз, о ткань ударяясь глухо. «Давай ты перезвонишь мне, когда просплюсь».
Бетонная жизнь становится сразу хрупкой, Расходится рябью, трескается скорлупкой, Когда полежишь, зажмурившись, с этой трубкой, Послушаешь, как он дышит и как он врет –
Казалось бы, столько лет, а точны прицелы. Скажите спасибо, что остаетесь целы. А блюз этот был, наверно, старушки Эллы За сорок дремучий год.